Кирилл, 46 - 27 января 2013 11:44

Михаилу Васильевичу Фрузвельту не везло ещё с момента зачатия: его папа, советский садовод-любитель, очень любил персики и косточкой во время семяизвержения подавился. Хоть половина хромосом на трусах и осталась, но малыш появился на свет совсем не в виде копченого свиного уха, а почти полноценным человеком, только с маленьким недостатком. У мальчика оказался недостаток хуя. Нет, не настолько, конечно, что получилась пиздец какая страшная девочка, просто аномальная шняга росла набекрень и вовнутрь, и со временем, когда густая поросль раньше времени заколосилась в юношеском паху, найти хуец можно было только по путеводной струе. Но затерянный в мудях писюн часто-густо брызгал мимо кассы, и с волосатым зассыкой, как называли его жестокие одноклассники, никто не хотел водиться. К тому же честолюбивый Миша не мог обоссать забор выше головы, как это виртуозно проделывал отличник Коля Душечкин. Мальчонка комплексовал, приходилось привыкать писать сидя.

Ему было четырнадцать, когда он начал тайком заглядываться на календарь с Людмилой Гурченко, любимой папиной певицы. Но даже в приступе самой оголтелой дрочки на замусоленный, рыжий образ музыкальной пизды, из пробора выглядывала лишь робкая трехсантиметровая залупа. Отец-мичуринец задумчиво разглядывал залупастый пенёк и лохматые, как Будулай, яйца отпрыска, и уверял, что с таким корневищем, годам к пятнадцати саженец должен обязательно приняться и развиться в мощное полено.
Всё босоногое детство Миша мечтал стать музыкантом, но деревянный папа прочил ему головокружительную карьеру садовника. Мама же почему-то хотела видеть сынка в звании майора. Прививая любовь к мундиру с детства, она говаривала маленькому Мишутке: «Майор, иди мыть писю», или «Майор, иди кушать тушёнку». Ебанутая семейка увлекалась китайской медициной и сыроедением. К восемнадцати годам Миша был твердо уверен, что сырые поросячьи хвосты полезны в любых количествах, а все беды в нашей стране оттого, что Ленин в мавзолее лежит не по фэн-шую. Образование, в общем, получил разностороннее, но сука противоречивое.

С женским полом тоже все складывалось плохо. Мише нравились толстые женщины. «У них комплексов больше, а это сближает, - размышлял он. - Характер опять же покладистей, добрые они, могут отдаться из жалости». Но ему попадались исключительно практичные и стервозные толстушки, которые срать хотели на его богатый внутренний мир, а хотели всяких ништяков, бабла и толстого хуя во все щели. Юноша, обделенный и тем и другим, страдал неимоверно, но ухаживаний за жирной соседкой Татьяной не прекращал. Друг Коля, по кличке Композитор, который мог пёрнуть семь раз подряд, попадая в ноты, постоянно насмехался, видя эти романтичные потуги. Но Миша с видом знатока пиздел, какая Танька страстная в постели, и заявлял, что любит раскачиваться на волнах, а не биться об скалы. К его толстожопым пассиям постепенно привыкли.
Садовое пророчество папаши не сбылось, и Миша пошел в армию девственным мелкочленником, где попал в оркестр Одесского военного округа. Там он прошароебился до самого дембеля и, став дирижером, остался служить. Он разбил маленький огород на территории части, за продуктовым складом, и занял первое место на конкурсе прапорщиков. Карьера пошла в гору, но счастья, как и ебли не было.
Как многие военнослужащие в этом почетном звании, Миша страдал тушеночной клептоманией и алкоголизмом. Но выпив, становился каким-то сука фантиком: панибратствовал с солдатами, раздаривал тушёнку и отпускал всех в увал. На следующий день, подсчитывая убытки, он зарекался пить, отбирал подарки, у кого остались, собирал по городу хаотично разбросанных, пьяных музыкантов и задрачивал духовой оркестр «Прощанием славянки» до мозолей на губах.

Однажды пытливый родитель прапорщика-дирижера достал где-то дефицитный порошок, которым пользовались неутомимые китайские императоры в своих гаремах. На исписанной иероглифами коробочке Миша прочел единственное понятное слово по-английски «oxygen», перевел его как «охуин», и занюхал двойную дозу. Через пару дней хуй, действительно, начал расти. Но вместе с ним, в буйный рост пошли волосы, ногти и зубы. К тому же неожиданно пробивало на беспричинный смех, как по накурке. Побочные эффекты настораживали.

• 
• 
•